9 сообщений / 0 новое
Последняя публикация
Последнее посещение: 3 часа 31 мин. назад
Reflection

Время и место: 4 февраля 1995. Очередной пустой кабинет Хогвартса.
Участники: Рафаэль Грейвс, Виллан Самайн.
Тоуд до сих пор молчит, Раф до сих пор злится и не желает сдаваться первым. Недовольные, осуждающие взгляды чудятся со всех сторон, и всё, чего сейчас хочется — это забиться куда-нибудь в угол и не отсвечивать. В кабинете, кажется, пусто, но… ах, да, точно, Раф ведь не единственный, кто любит уединение.

Последнее посещение: 4 дня 7 часов назад

Очередной неудачный черновик письма нещадно стирается со страниц дневника. Раф до сих пор не может определиться, как ему себя вести: оправдываться? Просить прощения? Оправдываться, а в конце дать заднюю и попросить прощения? Или, может, попросту перенести весь тот сумбур, что творится в голове, на бумагу? Последний вариант кажется самым лёгким и удобным, а также, возможно, цепляющим те самые струны в человеческих душах… но при этом самым рискованным. Раф не уверен, что в эмоциональном припадке не сознается в судьбе подаренного дневника и не расскажет о грандиозной ссоре с Тоудом, а потом заодно не упомянет случайно происшествия в Шатре, мысли об убийстве Лиссы Прайм и так-далее-по-списку. Можно будет, конечно, отредактировать, но тогда в чём смысл вообще писать исповедь, если в итоге она будет урезана до приемлемых рамок?..
Раф прикусывает кончик пера, даже не замечая за собой этого жеста, и поднимает взгляд от опостылевших уже листов дневника. Слишком много мыслей в голове вертится, слишком много вариантов; он уже откровенно устал думать. Хочется достать другой дневник, тот, чёрный, и, возможно, вывести Тоуда на разго-.. Раф вздрагивает, в очередной раз понимая, куда его заводят мысли. Он не должен во всём полагаться на Тоуда. Он не должен вспоминать о Тоуде даже сейчас, когда от одного лишь имени изнутри скребёт обида. Не должен — и всё равно вспоминает, причём с такой светлой надеждой, будто бы ничего не случилось. И Рафу тошно от собственной зависимости, Рафа она пугает и раздражает; он закрывает дневник с наверняка громким хлопком и скорее чувствует, чем видит, как несколько взглядов устремляются в его сторону. Пожалуй, коридор — плохое место для истерик; с этим фактом приходится смириться, в извиняющемся жесте медленно опуская руки и вжимаясь в стену ещё сильнее.
Всё-таки зря Раф ушёл с вектора мыслей о письме. Потихоньку он начинает вспоминать о событиях последних дней, осознавать в очередной раз своё шаткое положение псевдо-победителя; соли на рану добавляет то, что он невольно притянул к себе внимание захлопнутым дневником. Пальцами правой руки Раф нервно сжимает твёрдый переплёт, левой — поправляет лямку сумки на плече и ловит взволнованно мельтешащее перо. Сейчас бы удалиться как-нибудь эффектно, как умеют книжные герои… либо хотя бы просто лишиться этого поганого ощущения взглядов на себе: неведомым образом стать резко для всех незаметным или врасти в стену, став частью замка, и больше никогда не чувствовать ничего? Если бы только какой-то из этих вариантов был осуществим!.. 
Но всё это — лишь мечты, всё это — лишь больные фантазии. Всё, что Раф на самом деле может — это вздохнуть обречённо, сдерживая рвущийся наружу жалкий скулёж прибитой собаки, и, прижавшись плечом к стене, быстро и нелепо сбежать из коридора навстречу следующему коридору, и следующему, и следующему…
а спину всё ещё прожигают фантомные осуждающие взгляды
…чтобы за одним из поворотов вцепиться в ручку незнакомой двери хваткой, достойной утопающего. Дёрнуть её на себя, возрадоваться и залететь внутрь, а потом захлопнуть и прижаться спиной в облегчении.
Он стоит так с закрытыми глазами с секунд десять, затылком прислонившись к двери и рукой сжав ручку. Наконец отстраняется, выдыхает радостно-почти-счастливо, глаза распахивает, и! И еле сдерживается, чтобы не выйти обратно в коридор, обратно ко множеству осуждающих взглядов. Те, как оказалось, вытерпеть куда легче, чем пытливый и заинтересованный, принадлежащий Виллан Самайн, старосте Слизерина.
Слава пустых кабинетов Хогвартса переоценена. Ни капли они не пустые.

why do I run back to you like I don't mind if you fuck up my life
Последнее посещение: 3 часа 31 мин. назад

Услышав звук открывающейся двери, Виллан едва сдержалась, чтобы не закатить глаза.
В замке столько пустых классов пылью обрастает, но кому-то надо было вломиться именно в этот, — тяжело вздохнув, она, наконец, отрывает взгляд от книги и устремляет его на главного возмутителя спокойствия в её владениях. И тут же замирает в недоумении, видя, кто выступил в роли непрошенного гостя.
Да ладно? Грейвс? — вот уж кого она точно не ожидала увидеть.
Юноша замер неподвижной статуей, прислонившись спиной к двери и запрокинув голову назад. Глаза закрыты, дыхание сбивчивое, но не похоже, чтобы он бежал или спасался от кого-то, хоть и производил впечатление загнанного в угол зверя. Отдышавшись, он, наконец, выдохнул с облегчением, открыл глаза и тут же замер каменным изваянием. Застывший взгляд голубых глаз, полный страха, и маска удивления на лице. Виллан тоже сидела неподвижно, скрестив ноги и подперев голову рукой, с интересом наблюдая за дальнейшими действиями слизеринца.
Рафаэль вжался в двери пуще прежнего, будто бы желал слиться с ними в единое целое, навеки став частью Хогвартса, и, судя по характерному лязгу металла, пытался открыть дверь.
И это участник Турнира Трёх Волшебников,
— протянула она, уже без злобы, наблюдая за тщетными попытками сбежать. — Может, стоит вовсе эту дверь закрыть коллопортусом? Или это будет слишком жестоко?
Она заедает, — спокойно произнесла Виллан, заметив оживившееся перо, порхающее над головой. — Тяните сильнее, мистер Грейвс, — добавила она после небольшой паузы и вернулась к чтению.

Nothing is really good or bad in itself

Последнее посещение: 4 дня 7 часов назад

Самайн что-то говорит. Раф не понимает, да и не особо хочет: есть у него сейчас проблемы посерьёзнее, чем скучающий взгляд старосты и лениво брошенные слова. Дверь почему-то не поддаётся, и в голову закрадывается мысль о том, что он умудрился пропустить Коллопортус — но, Мерлин, у Самайн нет никаких причин запирать его здесь. Разве что уничтожить слабое звено Слизерина… Пару секунд Раф даже развивает эту безумную теорию, прежде чем морщится и мотает головой, пытаясь отвлечься от бредовых идей. Пальцы на ручке двери разжимаются, левая рука тянется за пером. То будто бы обиженно ускользает, отлетая на почтительное расстояние, а Раф раздражённо закатывает глаза и делает два шага вглубь комнаты. Нет, даже ты?! — резким движением он-таки хватает вредный инструмент, а тот сразу же успокаивается, безжизненной вещицей в руке замирая. Я тебе доверял, чудовище, — Раф обвиняющим взглядом прожигает перо, прежде чем обратить внимание на неожиданное изменение своего местоположения.
Судя по всему, перо-предатель
работает сегодня на потеху Самайн. Иначе не объяснить то, что оно решило отвести Рафа от двери так, чтобы без окончательной потери достоинства нельзя было вернуться. 
Однако присутствие его, казалось, девушку совсем не заботило. Лишь мельком глянув на подвисшего слизеринца, Самайн лениво перелистнула страницу книги и продолжила чтение.
Раф теряется, Раф смущается даже; не знает, что ему дальше делать. Зависает посреди комнаты, обдумывая следующие действия, и по итогу просто садится напротив старосты. Раскрывает дневник.
«Прошу прощения за неловкое прерывание твоего уединения. Могу уйти, если попросишь; но, пока ты не начала поспешно меня выгонять, сообщаю: я постараюсь тише дышать.» — Гм, тут можно было и не так самоотверженно.

why do I run back to you like I don't mind if you fuck up my life
Последнее посещение: 3 часа 31 мин. назад

Виллан неосознанно напрягается, стоит юноше занять место напротив. Взгляд тут же намертво фиксируется на слизеринце, пока в голове гудит целый рой мыслей, суть которых сводилась к одному: он сел за стол без разрешения. Виллан бы не стала придавать этому особого значения, окажись перед ней кто-то другой.
Однако перед ней был Грейвс.
Тот самый Грейвс, что скрывался за маской Филомелы, что в ответ на беспокойство, (выраженное не в самой приятной форме), в достаточно грубой форме решил прекратить общение.
Пока юноша старательно выводил буквы на бумаге, переплетая их в слова, Виллан смотрела на него так, будто хотела превратить парня в горстку пепла, пока внутри всё немело от раздражения. Медленный и глубокий вдох, незаметный для её …собеседника, помогает собраться и вернуть контроль над собственным разумом. Выдох — и целый кластер негативных эмоций уступил перед ледяным спокойствием.
Навевает воспоминания,
— протянула она так, будто встретила старого друга после долгих лет разлуки. Странное чувство, схожее с ностальгией, от которого внутри всё предательски сжимается и замирает в ожидании. — Кажется, где-то это уже было…
Вопрос о том, почему Грейвс пишет всё сам, когда у него есть самопишущее перо, тут же сменился другим, более актуальным: о чём он хочет поговорить?
Но и на него ответ нашёлся практически сразу.
Ого,
— Виллан перевела взгляд с просьбы слизеринца на самого слизеринца. — Я, что, выгляжу настолько пугающей? — девушка вздохнула.
Мистер Грейвс, — медленно произнесла она, — Вы вправе оставаться в местах общественного пользования до тех пор, пока Ваше поведение не мешает окружающим. И не мне решать, покинуть Вам класс или же остаться.
Простая фраза, вопреки ожиданиям не несущая в себе злого умысла, была принята в штыки.
«
Могу ли я попросить Вас, о староста всея змеиного логова», — Надо же, сколько официоза, — «убавить градус презрения», — Где же ты его увидел, интересно? — «в речах ваших замудрёных да попросту сказать мне, отчего Ваше отношение ко мне столь снисходительно-отстранённое? Ежели Вам действительно неймётся изобразить непоколебимую вежливость, то у Вас не выходит: в Ваших словах слишком явно проступает агрессия. С таким же успехом, но меньшими потерями нервов, Вы могли бы послать меня прямо, без прикрас.»
Мерлин милостивый, вы только посмотрите, — Виллан едва сдержалась, чтобы не закатить глаза в ответ на выпад в свою сторону. — Что, зубы прорезались, так теперь решил кидаться на всех только потому, что никто ниц не падает? Уж простите, что не целую ваш «королевский» зад! — ответила бы она, попадись Грейвс ей на глаза на следующий день после ссоры. И будь у неё под рукой тот злосчастный дневник, с которого началось общение Тоуда и Филомелы, она бы с радостью зарядила им в лицо напротив. Сейчас же эта мысль, пусть и звучала соблазнительно, всё же была задушена на корню и тут же забыта. Отчасти потому что всё это не более чем прошлое, не раз переосмысленное в гордом одиночестве. Отчасти потому что подобное поведение было слишком детским.
Но основной причиной было состояние Грейвса: он был не в порядке. И слишком нетипичное поведение слизеринца в последнее время было тому прямым доказательством, не говоря уже об открытом проявлении грубости.
Или же дело было в том, что перед ним сидела именно Виллан?
Серьёзно, какого хрена? — Виллан склонила голову на бок и посмотрела Рафаэлю в глаза, будто бы надеясь получить ответ на заданный вопрос.
Не я источник агрессии, мистер Грейвс. Сказанное мной лишь часть школьного устава. Что до моего отношения к Вам, — так же спокойно продолжила она, — скажу лишь то, что мы не друзья, не враги и не ровесники, а просто знакомые, объединённые одним факультетом, потому и фривольничать с Вами я не стану, — сложив руки в замок, слизеринка поддалась вперёд, не сводя с собеседника пристального взгляда. — У всех бывают плохие дни, мистер Грейвс, однако это не повод срываться на окружающих.

Nothing is really good or bad in itself

Последнее посещение: 4 дня 7 часов назад

«…не я источник агрессии…»
«…знакомые…
» 
«…фривольничать…
» 
«плохие дни
»
Раф усмехается полувесело-полуистерично, не имея ни малейшего понятия, что ему на это отвечать. Чуть отклоняется назад от дневника, перо в пальцах сжимает и дышит прерывисто, закрывая глаза. Возможно, источником агрессии сейчас действительно выступил он, но провокатором была Самайн.
Возможно, он действительно переборщил с эмоциональностью, потому что Самайн ему — никто, он ей — никто, и так попросту сваливаться на чужую голову, как снег в Лондоне — ужасно невежливо и совсем не походит на обычного Грейвса, но провокатором была уже не Самайн, а Тоуд. Возможно, дни его после Турнира действительно можно назвать плохими, но и тут есть причины: Тоуд и Турнир…
О, как бы Раф хотел так думать. Но он прекрасно понимает, что, сколько бы там проблем у него ни было, в них не виноват никто, кроме самого Рафа. Тоуд не виноват, что Раф так прицепился к нему и ожидал поддержки; Турнир не виноват, что Раф — идиот, записавшийся в добровольцы; Самайн не виновата, что Раф глух к гласу разума вот уже пятый день и что он так вспыхивает с очень ленивой пассивной агрессии. Во всём этом нет вины кого-то извне, потому что Раф. докатился. до всего. сам.
И даже сейчас, вместо того, чтобы попросить прощения и наконец удалиться, желательно при этом самоуничтожившись, Раф сидит, закрыв глаза, и попросту страдает. Погружается в себя, игнорируя очевидную неловкость ситуации, и вновь, и вновь ноет. Молча. Будто бы намеренно давит на жалость, изображая жертву; и сейчас, осознавая, чувствует лишь нарастающее отвращение.
А всего-то надо — собраться, извиниться и уйти.
«Прошу прощения,
» — пауза, Раф вздыхает и открывает глаза, наклоняя голову к дневнику, чтобы видеть только буквы, — «мисс Самайн. Я действительно переборщил. Вышло очень» — глупо, забавно, смешно, ужасно, — «неловко. Кажется, я подсознательно принял Вас за другого человека.» 
Точка. Жалостливый взгляд на написанное. Раф поднимает голову, снова закрывая глаза, и пытается придумать, что ещё может такого написать, чтобы хоть как-то сгладить эту идиотскую ситуацию.

Мерлин, Тоуд, видел бы ты, до чего я докатился. Несколько секунд хаотично летающих мыслей. Такой бред, знаешь, пытаться сформулировать обращение к тебе даже в голове. Продумывать цельные предложения, будто бы собираюсь написать и действительно высказаться. Может, это какого-то рода расстройство? Надо будет проверить. Вдруг меня в Мунго можно только в качестве пациента?
Перо из пальцев выскальзывает, понимая, что продолжения у текста не будет. Раф зависает, снова уходя в себя.

why do I run back to you like I don't mind if you fuck up my life
Последнее посещение: 3 часа 31 мин. назад

Болезненная усмешка на бледном лице, потерянный взгляд, пристыженно опущенный вниз, участившееся дыхание и слишком уж сильно сжатое перо, что служили прекрасным дополнением к образу побитой собаки, не предвещали ничего хорошего. В аудитории стало тихо. Слишком тихо. Даже тени, что всё это время ютились по углам, избегая солнечных лучей, выползли из укрытий и протянули свои уродливые руки к Грейвсу.
В очередной раз вздохнув, Виллан отстраняется, более не желая угрожать личному пространству сидящего напротив слизеринца, пытаясь понять, что ей делать с…этим. Навязанное должностью чувство ответственности твердило, что было бы неплохо Грейвсу помочь выбраться из той ямы, в которую он себя медленно, но верно, загоняет (или хотя бы попытаться это сделать чисто для видимости). Только вот были они не в тех отношениях, чтобы друг другу душу изливать.
Быть может, окажись на месте Виллан человек более сострадательный и чуткий, готовый выслушать страждущего и предоставить ему свою жилетку в качестве носового платка, всего этого можно было бы избежать.
Однако Грейвсу не повезло со слушателем.
Человек, что сейчас сидел напротив и не сводил с него пристального взгляда, скорее последний гвоздь в крышку его гроба загонит, нежели согласится быть с ног до головы вымазанным чужими соплями и слезами.
Вариант покинуть класс и позвать кого-то из его друзей тоже не рассматривался. В основном потому, что поступи Виллан так, и Рафаэль будет окончательно раздавлен. К тому же, она понятия не имела, с кем Грейвс общается. В дневниках мелькали имена других учеников Хогвартса, но к упомянутым
Филом личностям уже не горела желанием обращаться сама Виллан.
Надо было с самого начала его за дверь выставить, — мрачно подытожила она, наблюдая за тем, как Грейвс с виноватым видом выводит новые слова на бумаге.

«Тоуд…»

Девушка тут же замирает, не веря тому, что слышит. Всего на миг, но маска беспристрастности сменяется растерянностью. Взгляд с исписанных страниц медленно смещается к Грейвсу, пока в голове набатом бьет всего один единственный вопрос: неужели он догадался?
Ответом ей стали поникшие плечи, опущенная голова и отсутствующий взгляд.

«…видел бы ты, до чего я докатился…»

О, можешь даже не переживать на этот счёт…Фил, — не без иронии протягивает Виллан, не в силах сдержать усмешки. 
Дальнейший поток мыслей, всплывающих в сознании, девушке разобрать не удается. Вырванные из контекста слова, не имеющие связи, переплетались между собой в одну сплошную околесицу.

«…бред…написать…расстройство…»

Последние слова, прозвучавшие на периферии сознания, после чего в чертогах разума вновь воцарилась тишина.
Подумывает написать Тоуду и рассказать о своих переживаниях даже после того, что было? Серьёзно? Невозможно.
Перо, что ранее покорно исполняло своё предназначение, выскользнуло из руки владельца и теперь кружило вокруг, будто бы пытаясь приободрить погрязшего в думах волшебника.
А вы…чем-то похожи, — произносит одними губами Виллан и жестом подзывает к себе артефакт, что тут же подлетает к волшебнице и ложится в раскрытую ладонь. 
Надо же. Какое кроткое и послушное создание. И это при всей своей активности и непоседливости… — сомкнув пальцы на серебрянном стержне, девушка довольно улыбнулась. — Не переживай. 
Кажется, я знаю, как взбодрить твоего хозяина.

Nothing is really good or bad in itself

Последнее посещение: 4 дня 7 часов назад

Знакомое, но уже почти забытое неподконтрольное шипение проходится по голове тяжёлым катком, принося за собой ощущения не самые приятные. Ментальный блок у Рафа, как он давно заметил, совершенно посредственный, и достаточно будет лёгкого давления — сломается, падёт, позволяя насылать всё что душе угодно, так ещё и огорошит головной болью сверху. Будто действительно осколками задевает, впиваясь и отбивая всякое желание связываться с ментальными магами.
Конечно, если Раф постарается
, то у него может получиться барьер достаточно крепкий, чтобы продержаться на первых порах — но сейчас, сидя в пустом кабинете напротив старосты Слизерина, Раф не ожидал подобных финтов, а потому расслабился, открылся и расклеился, за что поплатился.
В беззвучном-болезненном возмущении  Раф пальцами зарывается в волосы, готовый к чему угодно, потому что, Мерлин, он уже не успевает закрыться. Реальность перед глазами застывает статичной картинкой, как маггловская фотография; совсем беспомощно на этой фотографии замирает Виллан Самайн, сосредоточенная и с пером в руке. Раф мог бы рассмотреть её сейчас, когда под действием попыток в окклюменцию время для него так странно заморозилось в одном мгновении. Но чужая магия, словно вездесущая жидкость, постепенно просачивается сквозь трещины в барьере, принося с собой новые образы и старую боль. Картинка начинает меняться: медленно, но верно, с углов и к центру «фотография» прожигается десятками мелких ярко-белых пятен, которых становится всё больше и больше; напоминает просыпанный рис или мириады тёплых снежинок. Пятна заполняют две трети обзора, образуя непроницаемую пелену, и  на этом этапе некоторые из них тускнеют, уменьшаются, другие же загораются только ярче; фон за ними неуловимо темнеет, чернеет и синеет. Теперь… теперь Раф, пожалуй, мог бы сказать, что это похоже на звёздное небо, причём весьма точно воссозданное. Мог бы, если бы не был так занят нарастающим стуком в голове, что никак не хотел утихать.
Тем временем магия продолжает стремиться к заданному ей результату, проливая изрядное количество зелёной краски на нижнюю половину картины. Более светлые оттенки группируются в середине, раскидывая тонкие и заострённые мазки в разные стороны; они чуть покачиваются, будто от ветра, и напоминают разросшиеся травинки. Более тёмная же часть уплывает к правому краю, где расползается нечёткими рваными прожилками и наседает на звёздное небо, задевая его своими ветками — в какой-то момент становится кристально ясно, что достигнутая форма имитирует дерево. Ель.
Звёзды подрагивают и плывут размытым отражением во вдруг налившемся над травинками озере, а за озером в два мгновения вырастает неаккуратный лес.
С окончательным достижением визуального идеала картина застывает, вновь обращаясь маггловской фотографией. Фотография не дышит, не двигается; и звуков в ней никаких, сплошная и абсолютная тишь, поглотившая даже предупреждающую головную боль, которая замолчала сразу же, стоило мыслеобразу завершиться. И вся эта статичность, это мертвецкое бездействие немного напрягает, если присматриваться к деталям, но если смотреть на всё, как на одно целое…
Ночь, озеро, лес и беспрекословное одиночество. Умиротворение и спокойствие, только космос над головой и в мыслях.
Рафу определённо… нравится то, что он видит. Да и боль, сигналящая об опасности вторжения чужого разума, прошла, не оставив после себя даже противного послевкусия. Раф может сказать, что зрелище притягивает и манит, чарует своей точностью воспроизведения и яркостью передачи. У передавшего, или атаковавшего, или нападавшего, или как его ещё называть — в общем, у Загадочного Отправителя явно есть талант к вложению мыслей; хотя здесь заслуга и Рафа тоже: не укрепил щиты, снёс их практически сам, уцепился за чужую магию и потянулся к ней почти бессознательно, словно к родной — возможно, Раф сам стал причиной, по которой картина получилась полной и эффектной, потому что в таинственном бреду он мог вытянуть мыслеобраз до конца, а в некоторых местах и достроить недостающие детали.
Но задумываться об этом, а тем более об очередной провальной попытке в окклюменцию совершенно не хочется: хочется остаться мыслями здесь, в этом странном месте, и забыть о мирских заботах. Всколыхнуть уныло повисшую траву, провести рукой по колючим иглам ели, бросить камень в озеро и понаблюдать за расплывающимися кругами. Возможно, у Рафа даже может получиться; возможно, если он сейчас сосредоточится, привлечёт поточнее знакомые образы и наложит их поверх, то этот импровизированный Омут Памяти, навеянный кем-то извне, заиграет новыми красками и будет выглядеть реалистичнее…
К великому его разочарованию, стоит только подумать об усовершенствовании имеющейся картины, как «фотография» начинает мелко подрагивать. Она стряхивает с себя звёздный пейзаж, открывая спрятанное позади настоящее, и рассеивается мутным туманом. На месте яркого образа теперь снова… Виллан Самайн. Уже не застывшая, а очень даже живая, она с безразличным видом перелистывает страницы книги, и если до этого у Рафа была идея, что странное невраждебное видение — её рук дело, то сейчас он почти уверен, что нет. Не может человек изображать настолько святую невинность прямо напротив того, к кому только что залез в голову. 
Залез в голову. Мерлин. Залез в голову. Раф закрывает глаза и тяжело выдыхает, тянет пальцами растрёпанные волосы на голове, осознавая, что только что произошло. Что он в очередной раз провалился в своей по-идиотски слабой защите, позволил какому-то незнакомцу пробраться в мысли и оставить неведомое послание. Раф не знает, в чём цель этого поступка, и, что ещё хуже, он не знает, кто это сделал, а, значит, не может даже предположить опасность этой… атаки или как-это-ещё-называть.
Мысли, одна другой краше, раздражают своей неправдоподобностью, и в этот момент Рафу очень стыдно за свою тягу к романтизму и за своё хорошее воображение — они очень сильно мешают анализировать ситуацию объективно, не додумывая лишних деталей и не ища скрытых смыслов в поверхностных вещах. Одна из мыслей, совершенно больная, задерживается на рассмотрении чуть дольше, и за эту одержимую привязанность, эту тупую слабость, Раф готов проверить на себе все известные способы мгновенного самоубийства прямо напротив Самайн, потому что как он вообще может позволить себе возвращаться к страданиям по Тоуду даже сейчас?
Это не может быть Тоуд. Это просто не может быть Тоуд, потому что ментальное обращение к нему вовсе не было ментальным обращением, потому что Раф не подкреплял его ничем определённым, кроме наивной надежды на… на… на ответ. Я идиот, — кристальной ясностью освещается эта простая истина, и Раф падает лицом в стол, совершенно не заботясь о том, как это выглядит, — я идиот, и я самый неаккуратный идиот из всех возможных, и мне, наверное, нужно в Мунго.
Несколько секунд он не двигается, после чего снова поднимает голову на Виллан, больным взглядом уставившись на её книгу. Похоже, он всё-таки достучался до Тоуда, бессознательно потянувшись к нему в слепом желании добиться ответа. О, да, это даже можно было бы записать в победы, если бы не то, что теперь Тоуд определённо точно сочтёт Рафа безнадёжно влюблённым кретином, даже если сам Раф найдёт себе оправдание. И я ведь даже не знаю, что именно он услышал, — он снова болезненно морщится, и перо подлетает ближе, готовое действовать. Раф хватает его и пишет своим по-прежнему идеальным каллиграфическим почерком, который не может измениться даже под дулом пистолета, но сейчас почти неуловимо дрожит и съезжает вправо, увеличивая наклон — о, Мерлин, почему именно Тоуду отведены эти глупые исключения? Почему именно этот… этот… жабий властелин удостоен такой чести?..
«Прости ещё раз. Я больше не смею тебя отвлекать.» — Раф отрывает кусок листа из дневника, понимая, что ещё пожалеет об этой своей импульсивности, ибо дневник не резиновый. Он кладёт записку перед Виллан и смотрит ей в глаза ещё несколько секунд, но не видит перед собой ничего, кроме застывшего звёздного неба и неровного отражения в прозрачной озёрной воде. Вздыхает, мотает головой, отгоняя непрошенные напоминания, и пытается изобразить здорового человека, выдавливая глупую и неуместную, жалкую даже улыбку. Встаёт на ноги, захлопывая дневник, и прячет его в сумку, после чего разворачивается и направляется к двери.
Замирает у самого выхода, в очередной раз проклинает собственную слабость, и, зацепившись за остаточный образ чужой магии, пробует ещё раз, теперь уже совершенно осознанно, обратиться к отправителю с одним-единственным кратким вопросом, так отчаянно застрявшем в голове: Тоуд?..

why do I run back to you like I don't mind if you fuck up my life
Последнее посещение: 3 часа 31 мин. назад
 
В учебниках, что заменили Виллан учителей, не раз говорилось о том, насколько сложен человеческий разум, насколько он многогранен, изменчив, совершенен и…хрупок. Приложи чуть больше силы, и он сломается, рассыплется как карточный домик, оставив после себя лишь множество осколков, что из раза в раз будут ранить и без того истерзанное сознание, а потому действовать надо было осторожно.
Настолько, насколько это возможно в отношении человека, ментальное состояние которого и так находится в достаточно…шатком состоянии.
Тяжело вздохнув, Виллан недовольно цокнула языком, в который раз убедив себя в том, что идея это заведомо провальная и что в итоге она об этом пожалеет, но иначе подбодрить Грейвса она не могла. Прикрыв глаза, она попыталась выудить из собственных воспоминаний что-то нейтральное. Что-то, что не ассоциировалось бы со школой, турниром и всей той вереницей проблем, что навалилась на плечи чемпионов после. Что-то, что у самой девушки не вызывало отторжения, прочно ассоциируясь с тишиной, безмятежностью и…одиночеством, (ведь именно в поисках него Грейвс и ввалился в кабинет).
Подходящее воспоминание нашлось, но теперь была проблема в другом: как это воспоминание передать? Мыслеобраз – не предложение. Это достаточно массивный блок информации, который просто так не передать.
Всё же…игнорировать тему о легилименции было большим упущением, - Виллан склонила голову на бок, не сводя с юноши пристального взгляда. – Мне, что открыть сознание и просто понадеяться на то, что он ухватится за мыслеобраз, как утопающий за спасательный круг? – взгляд медленно сместился к волшебной палочке. – Хотелось бы, но нет. Слишком грубо и заметно.
Прикрыв глаза, Виллан попыталась абстрагироваться от окружения, отсечь всё ненужное: звуки, запахи, осязание, - и сосредоточится на внутренних ощущениях в попытках уловить в звенящей пустоте отклик сознания Грейвса. Как оказалось, сделать это было легко даже несмотря на белый шум посторонних мыслей, что волнами шелестел где-то вдалеке. Нужно было лишь сосредоточиться на конкретной личности и уцепится за некое подобие эмоционального отклика…
А вот дальше начались трудности.
Раздосадованный Грейвс, упивающийся собственной печалью, должен был стать идеальной «мишенью для атаки», и всё же попытался оказать сопротивление, чем сделал себе только хуже, судя по болезненным вздохам. И всё же, несмотря на отчаянные попытки отбиться, закрыться, он всё же уступил, поддался навеянному образу.
Вот так, правильно... – довольно протянула она, продолжая выстраивать полный образ в чужом сознании. Удерживать картину цельной было слишком сложно, и всё же ей это удалось, пусть и не без посторонней помощи.
Образ был завершён, и, казалось бы, лучшей песочницы для ментального мага и не найти, но стоило опустить взгляд в книгу, и застывший образ тут же спал с остекленевших глаз, возвращая «жертву» в реальность. Виллан едва сдержалась, чтобы не цокнуть языком от осознания собственной ошибки. Стараясь не обращать на присутствие Грейвса никакого внимания, она медленно перевернула страницу, будто всё это время она была поглощена чтением, а не транслировала в светлую голову статичную картинку из воспоминаний.
Глухой удар головой о стол с последующим бездействием всё же заставляет вновь переключить внимание на слизеринца. Виллан с минуту сверлит его взглядам, пытаясь понять, стоит ли ей отвезти слизеринца в больничное крыло прямо сейчас или же дать ему немного времени отойти от пережитого опыта.
Рыжее перо выскальзывает из рук, покорно подлетая к хозяину, а в следующий момент перед Виллан оказывается вырванная страница из дневника с аккуратно выведенным: «Прости ещё раз. Я больше не смею тебя отвлекать» - пристальный взгляд затуманенных глаз вызывает беспокойство, и Самайн уже собиралась предложить проводить Грейвса до мадам Помфри, как юноша тут же вскочил с места и направился к выходу.
«Тоуд?»
Виллан вздрагивает, не сводя с мужского силуэта пристального взгляда, продолжая хранить молчание. Она знает, что он понятия не имеет, кто скрывается за этим именем, и не собирается давать ему подсказок на этот счёт, для этого хватит и переданного мыслеобраза.
Дверь открывается с надрывным скрипом, и Виллан остаётся в кабинете одна. Снова.
Надо же, с первого раза открыл, - протянула она, закрывая учебник и рукой проводя по корешку. – Лишь бы по дороге не убился от переизбытка чувств.

Nothing is really good or bad in itself